___Главный специалист по философии науки в промышленности компании “ТехноИнжениринг” пишет:
___Нормальная наука и опасности, связанные с ней всегда подстерегают исследователя философии науки в промышленности, здесь на помощь приходит такое понятие, как Логика исторического релятивизма.
___Критика профессором Куном общепринятых взглядов на науку — самое интересная из всех, с которыми я до сих пор сталкивался. Вероятно, в ней есть пункты, более или менее важные, в которых он меня либо неверно понимает, либо неверно интерпретирует. Например, Кун с неодобрением цитирует отрывок из начала первой главы моей книги “Логика научного исследования”. Теперь я хотел бы процитировать фрагмент из предисловия к первому изданию, на который Кун не обратил внимания. (В первом издании этот отрывок следует сразу же за тем, который цитировал Кун; позже я вставил предисловие к английскому изданию между этими двумя фрагментами). В то время как короткий отрывок, процитированный Куном, будучи вырван из контекста, может создать впечатление, будто я совершенно ничего не знал о том, что, как подчеркивает Кун, ученые с необходимостью раз¬вивают свои идеи в пределах известного теоретического каркаса, — тот, что ему непосредственно предшествует в издании 1934 года, выглядит почти как предвосхищение этого центрального положения Куна. Моя книга, после двух эпиграфов — из Шлика и Канта, — начинается следующими словами: “Ученый, занятый исследованиями, скажем, в области физики, может прямо и непосредственно приступить к разрешению стоящей перед ним проблемы. Он имеет возможность сразу подойти к сердцевине всего дела, то есть проникнуть в центр сформировавшейся концептуальной структуры, поскольку структура научных представлений уже имеется в наличии до начала исследования, а вместе с ней дана и та или иная общепризнанная проблемная ситуация. Именно поэтому ученый может оставить другим дело согласования своего вклада в решение данной проблемы с общей структурой научного знания”. В дальнейшем я намерен показать, что философ занимает другую позицию.
___Сейчас кажется совершенно ясным, что приведенный отрывок описывает “нормальную” ситуацию ученого почти так же, как это делает Кун: существует система взглядов, сформировавшаяся структура науки, предоставляющая ученому общепризнанную проблемную ситуацию, с которой должна быть согласована его собственная работа. Это выглядит очень похожим на одно из главных положений Куна, согласно которому “нормальная” наука, как он это называет, или “нормальная” работа ученого, предполагает сформировавшуюся систему предпосылок, или теорию, или исследовательскую программу, которая необходима коллективу ученых для рационального обсуждения их работы. Тот факт, что Кун не заметил этого положения, в котором мы с ним сходимся, поспешив к тому, что следует непосредственно за ним и что он принял за пункт нашего расхождения, кажется мне существенным. Это показывает, что человек читает и понимает книги не иначе, как уже имея в голове определенные ожидания. Это действительно может рассматриваться как одно из следствий моего положения, согласно которому мы подходим ко всему в свете заранее принятой теории, — в том числе и к книге. Вследствие этого, человек склонен выделять то, что ему либо нравится, либо не нравится, либо по другим причинам хочется найти в книге; так поступил и Кун, читая мою книгу.
___Тем не менее, помимо этих незначительных моментов, Кун понимает меня очень хорошо — лучше, я думаю, чем большинство моих известных мне критиков, и два главных направления его критики очень важны. Первое из них, коротко говоря, состоит в том. что я совершенно не обращаю внимания на то, что Кун называет “нормальной наукой”, и что я занят описанием исключительно того, что он называет “экстраординарным исследованием” или “экстраординарной наукой”. Я думаю, что различие между этими двумя видами деятельности не такое резкое, каким его представляет Кун; тем не менее, я охотно готов признать, что в лучшем случае лишь смутно представляю себе это различие, и, более того, что это различие указывает на нечто очень важное. Поскольку это так, не так уж важно, являются ли термины Куна “нормальная наука” и “экстраординарная наука” чем-то “снижающим проблему” (question-begging) и в куновском смысле идеологическим. Я полагаю, что всем этим они являются; но это не уменьшает моего чувства признательности Куну за то, что он указал на это различие и, таким образом, открыл мне глаза на множество проблем, которые я до этого видел не вполне ясно. “Нормальная наука”, в куновском смысле, существует. Это — деятельность не-революционного, или, точнее, не слишком критичного профессионала: ученого, который принимает господствующую догму, который не склонен ее оспаривать и который принимает новую, революционную теорию только в том случае, если почти все остальные будут готовы ее принять — если она станет модной. Противостояние новой моде требует, возможно, не меньше мужества, чем требовалось для ее создания.
___Вы можете, наверно, сказать, что, описывая таким образом “нормальную науку” Куна, я косвенно уже критикую его. Поэтому я еще раз утверждаю, что описанное Куном существует и должно быть принято во внимание историками науки. То, что я не симпатизирую этому явлению (поскольку считаю его опасностью для науки), в то время как Кун явно не испытывает к нему неприязни (поскольку на¬ходит его “нормальным”) — другой вопрос; вероятно, очень важный. На мой взгляд, “нормальный” ученый, как его описывает Кун, — это человек, достойный сожаления. (В соответствии со взглядами Куна на историю науки, многие великие ученые должны были быть “нормальными”, но, поскольку я не чувствую к ним жалости, я не думаю, что взгляды Куна вполне правильны). “Нормальный ученый”, по-моему, плохо обучен. Я, как и многие другие, полагаю, что все обучение на университетском уровне (и, если возможно, на уровнях более низких) должно было бы состоять в выработке навыков критического мышления и поощрении его. “Нормальный ученый”, описанный Куном, обучен плохо. Он обучен в духе догматизма, он жертва индоктринации. Он усвоил технику, которую может приме¬нять, не задаваясь при этом вопросом, почему (например, в квантовой механике). Вследствие этого, он стал тем, кто может быть назван “ученым-прикладником”, в отличие от того, кого я назвал бы “чистым ученым”. Он, как это определяет Кун, согласен на то, чтобы решать “головоломки”. Выбор этого термина, кажется, свидетельствует о желании Куна подчеркнуть, что это не представляет из себя действительно фундаментальную проблему, к решению которой подготовлен “нормальный ученый”. Это скорее рутинная проблема, проблема применения того, чему человека научили. Кун описывает это как проблему, в которой применяется господствующая теория (называемая им “парадигмой”). Успех “нормального ученого” состоит исключительно в демонстрации того, что господствующая теория может быть правильно и удовлетворительно применена в целях разрешения данной головоломки. Описание Куном “нормального ученого” живо напоминает мне разговор с моим покойным другом Филиппом Франком в 1933 году или около этого. Франк в то время горько сетовал на некритический подход к науке у большинства своих студентов-инженеров. Они хотели всего лишь “знать факты”. Теории и гипотезы, которые были не “общепринятыми”, проблематичными, не приветствовались: они вводили студентов в замешательство. Эти студенты хотели знать только те вещи, те факты, которые они могли бы применять со спокойной совестью и без самокопания. Я допускаю, что позиция такого рода существует, и не только среди инженеров, но и среди людей, выучившихся на ученых. Я могу только сказать, что вижу в ней большую опасность, как и в возможности того, что она станет нормальной (так же, как и вижу большую опасность в росте специализации, который тоже представляет собой неоспоримый исторический факт): опасность для науки и, возможно, для нашей цивилизации. И это объясняет, почему я считаю подчеркивание Куном существования такого вида науки очень важным. Я думаю, однако, что Кун ошибается, когда уверяет, что то, что он называет “нормальной наукой”, действительно нормально. Конечно, мне бы и в голову не пришло препираться по поводу термина. Но я хотел бы отметить, что немногие ученые, оставшиеся в истории науки, были “нормальными” — если вообще кто-то из них был таковым. Иными словами, я не согласен с Куном по вопросу как о некоторых исторических фактах, как и о том, что является характерным для науки. Возьмем, к примеру, Чарльза Дарвина перед публикацией “Происхождения видов”. Даже после этой публикации он был тем, кто может быть описан как “невольный революционер”, если воспользоваться превосходным обозначением Макса Планка профессором Пирсом Уильямсом; до этого он вообще вряд ли был революционером. В его описании “Путешествия на корабле Бигль” нет ничего похожего на сознательную революционную позицию. Но в нем полным-полно проблем; подлинных, новых и фундаментальных проблем и остро¬умных догадок — которые часто соперничают друг с другом — об их возможных разрешениях.
___Вряд ли возможна менее революционная наука, чем дескриптивная ботаника. И притом ботаник-дескриптивист постоянно сталкивается с подлинными и интересными проблемами: проблемами классификации, специфического размещения растений, проблемами дифференциации видов и подвидов, симбиоза, характерных заболеваний, устойчивости или плодовитости тех или иных видов и т.п. Многие из этих описательных проблем подталкивают ботаника к экспериментальному подходу; а это, в свою очередь, ведет к физиологии растений и таким образом к теоретической и экспериментальной (а не просто “описательной”) науке. Различные стадии этого подхода почти незаметно сливаются, и на каждой стадии возникают подлинные проблемы, а не только “головоломки”.
___Но, возможно, Кун называет “головоломкой” то, что я назвал бы “проблемой”, и, конечно, препираться по поводу слов нам не хотелось бы. Поэтому позвольте мне сказать нечто более общее о куновской типологии ученых. Я утверждаю, что между куновским “нормальным ученым” и его же “экстраординарным ученым” существует множество градаций, и это так и должно быть. Возьмем, к примеру, Больцмана: мало найдется более крупных ученых. Но его величие вряд ли состоит в том, что он совершил радикальную революцию, поскольку он, в значительной степени, был последователем Максвелла. Но он был настолько далек от “нормального ученого”, насколько это вообще возможно: он был храбрым бойцом, противостоящим господствую¬щей моде дня — моде, которая, кстати говоря, господствовала только на континенте и имела в то время немногих приверженцев в Англии.
___Я согласен, что куновская идея типологии ученых и периодов научного развития важна, но здесь требуется уточнение. Его схема “нормальных” периодов, в которые преобладает одна, управляющая всем, теория (“парадигма”, как он говорит), и за которыми следуют чрезвычайные, революционные периоды, кажется очень подходящей для астрономии. Но она не годится, например, для эволюции теории материи; или биологических наук, начиная, допустим, с Дарвина и Пастера. В частности, в связи с проблемой материи у нас есть, по крайней мере, три основных теории, соперничающие со времен антич¬ности: теории непрерывности (континуума), атомистические теории и теории, представляющие собой попытки соединения первых и вторых. Кроме того, некоторое время существовала махистская версия теории Беркли, утверждающая, что “материя” — метафизическое, а не научное понятие, что физической теории структуры материи не существует, и что феноменологическая теория теплоты должна стать единственной парадигмой для всех физических теорий. (Я употребляю здесь слово “парадигма” в смысле, несколько отличающемся от куновского: обозначая им не столько господствующую теорию, сколько исследовательскую программу — способ объяснения, который считается некоторыми учеными настолько удовлетворительным, что они требу¬ют, чтобы он был принят всеми).
___Хотя я считаю открытие Куном того, что он называет “нормальной наукой”, наиболее важным, я не согласен с тем, что история науки подтверждает его положение (существенное для его теории рациональной коммуникации), что “в норме” в каждой научной области существует одна преобладающая теория — “парадигма”, и что история науки представляет собой последовательную смену господствующих теорий, чередующихся с революционными периодами “экстраординарной” науки; периодами, которые он описывает так, как если бы коммуникация между учеными нарушалась из-за отсутствия господствующей теории.
___Такая картина истории науки расходится с моим представлением о фактах. Ибо, начиная с античности, существовала постоянная и плодотворнаяы дискуссия между основными теориями материи, которые соперничали друг с другом.
___В представленной здесь статье Кун, похоже, выдвигает тезис, согласно которому логика науки не представляет большого интереса для историка науки и не обладает объяснительной силой. Мне представляется, что этот тезис, исходящий из уст Куна, почти так же парадоксален, как тезис “Гипотез не измышляю”, провозглашенный в ньютоновской “Оптике”. Ибо, как Ньютон опирался на гипотезы, так и Кун использует логику — и не только в целях спора, но именно в том самом смысле, в каком я говорю о “логике исследования”. Однако, он использует логику исследования, которая в ряде пунктов разительно отличается от моей: куновская логика — это логика исторического релятивизма.
___
_________________________________________________
___Нормальная наука и опасности, связанные с ней всегда подстерегают исследователя философии науки в промышленности, здесь на помощь приходит такое понятие, как Логика исторического релятивизма.
___Критика профессором Куном общепринятых взглядов на науку — самое интересная из всех, с которыми я до сих пор сталкивался. Вероятно, в ней есть пункты, более или менее важные, в которых он меня либо неверно понимает, либо неверно интерпретирует. Например, Кун с неодобрением цитирует отрывок из начала первой главы моей книги “Логика научного исследования”. Теперь я хотел бы процитировать фрагмент из предисловия к первому изданию, на который Кун не обратил внимания. (В первом издании этот отрывок следует сразу же за тем, который цитировал Кун; позже я вставил предисловие к английскому изданию между этими двумя фрагментами). В то время как короткий отрывок, процитированный Куном, будучи вырван из контекста, может создать впечатление, будто я совершенно ничего не знал о том, что, как подчеркивает Кун, ученые с необходимостью раз¬вивают свои идеи в пределах известного теоретического каркаса, — тот, что ему непосредственно предшествует в издании 1934 года, выглядит почти как предвосхищение этого центрального положения Куна. Моя книга, после двух эпиграфов — из Шлика и Канта, — начинается следующими словами: “Ученый, занятый исследованиями, скажем, в области физики, может прямо и непосредственно приступить к разрешению стоящей перед ним проблемы. Он имеет возможность сразу подойти к сердцевине всего дела, то есть проникнуть в центр сформировавшейся концептуальной структуры, поскольку структура научных представлений уже имеется в наличии до начала исследования, а вместе с ней дана и та или иная общепризнанная проблемная ситуация. Именно поэтому ученый может оставить другим дело согласования своего вклада в решение данной проблемы с общей структурой научного знания”. В дальнейшем я намерен показать, что философ занимает другую позицию.
___Сейчас кажется совершенно ясным, что приведенный отрывок описывает “нормальную” ситуацию ученого почти так же, как это делает Кун: существует система взглядов, сформировавшаяся структура науки, предоставляющая ученому общепризнанную проблемную ситуацию, с которой должна быть согласована его собственная работа. Это выглядит очень похожим на одно из главных положений Куна, согласно которому “нормальная” наука, как он это называет, или “нормальная” работа ученого, предполагает сформировавшуюся систему предпосылок, или теорию, или исследовательскую программу, которая необходима коллективу ученых для рационального обсуждения их работы. Тот факт, что Кун не заметил этого положения, в котором мы с ним сходимся, поспешив к тому, что следует непосредственно за ним и что он принял за пункт нашего расхождения, кажется мне существенным. Это показывает, что человек читает и понимает книги не иначе, как уже имея в голове определенные ожидания. Это действительно может рассматриваться как одно из следствий моего положения, согласно которому мы подходим ко всему в свете заранее принятой теории, — в том числе и к книге. Вследствие этого, человек склонен выделять то, что ему либо нравится, либо не нравится, либо по другим причинам хочется найти в книге; так поступил и Кун, читая мою книгу.
___Тем не менее, помимо этих незначительных моментов, Кун понимает меня очень хорошо — лучше, я думаю, чем большинство моих известных мне критиков, и два главных направления его критики очень важны. Первое из них, коротко говоря, состоит в том. что я совершенно не обращаю внимания на то, что Кун называет “нормальной наукой”, и что я занят описанием исключительно того, что он называет “экстраординарным исследованием” или “экстраординарной наукой”. Я думаю, что различие между этими двумя видами деятельности не такое резкое, каким его представляет Кун; тем не менее, я охотно готов признать, что в лучшем случае лишь смутно представляю себе это различие, и, более того, что это различие указывает на нечто очень важное. Поскольку это так, не так уж важно, являются ли термины Куна “нормальная наука” и “экстраординарная наука” чем-то “снижающим проблему” (question-begging) и в куновском смысле идеологическим. Я полагаю, что всем этим они являются; но это не уменьшает моего чувства признательности Куну за то, что он указал на это различие и, таким образом, открыл мне глаза на множество проблем, которые я до этого видел не вполне ясно. “Нормальная наука”, в куновском смысле, существует. Это — деятельность не-революционного, или, точнее, не слишком критичного профессионала: ученого, который принимает господствующую догму, который не склонен ее оспаривать и который принимает новую, революционную теорию только в том случае, если почти все остальные будут готовы ее принять — если она станет модной. Противостояние новой моде требует, возможно, не меньше мужества, чем требовалось для ее создания.
___Вы можете, наверно, сказать, что, описывая таким образом “нормальную науку” Куна, я косвенно уже критикую его. Поэтому я еще раз утверждаю, что описанное Куном существует и должно быть принято во внимание историками науки. То, что я не симпатизирую этому явлению (поскольку считаю его опасностью для науки), в то время как Кун явно не испытывает к нему неприязни (поскольку на¬ходит его “нормальным”) — другой вопрос; вероятно, очень важный. На мой взгляд, “нормальный” ученый, как его описывает Кун, — это человек, достойный сожаления. (В соответствии со взглядами Куна на историю науки, многие великие ученые должны были быть “нормальными”, но, поскольку я не чувствую к ним жалости, я не думаю, что взгляды Куна вполне правильны). “Нормальный ученый”, по-моему, плохо обучен. Я, как и многие другие, полагаю, что все обучение на университетском уровне (и, если возможно, на уровнях более низких) должно было бы состоять в выработке навыков критического мышления и поощрении его. “Нормальный ученый”, описанный Куном, обучен плохо. Он обучен в духе догматизма, он жертва индоктринации. Он усвоил технику, которую может приме¬нять, не задаваясь при этом вопросом, почему (например, в квантовой механике). Вследствие этого, он стал тем, кто может быть назван “ученым-прикладником”, в отличие от того, кого я назвал бы “чистым ученым”. Он, как это определяет Кун, согласен на то, чтобы решать “головоломки”. Выбор этого термина, кажется, свидетельствует о желании Куна подчеркнуть, что это не представляет из себя действительно фундаментальную проблему, к решению которой подготовлен “нормальный ученый”. Это скорее рутинная проблема, проблема применения того, чему человека научили. Кун описывает это как проблему, в которой применяется господствующая теория (называемая им “парадигмой”). Успех “нормального ученого” состоит исключительно в демонстрации того, что господствующая теория может быть правильно и удовлетворительно применена в целях разрешения данной головоломки. Описание Куном “нормального ученого” живо напоминает мне разговор с моим покойным другом Филиппом Франком в 1933 году или около этого. Франк в то время горько сетовал на некритический подход к науке у большинства своих студентов-инженеров. Они хотели всего лишь “знать факты”. Теории и гипотезы, которые были не “общепринятыми”, проблематичными, не приветствовались: они вводили студентов в замешательство. Эти студенты хотели знать только те вещи, те факты, которые они могли бы применять со спокойной совестью и без самокопания. Я допускаю, что позиция такого рода существует, и не только среди инженеров, но и среди людей, выучившихся на ученых. Я могу только сказать, что вижу в ней большую опасность, как и в возможности того, что она станет нормальной (так же, как и вижу большую опасность в росте специализации, который тоже представляет собой неоспоримый исторический факт): опасность для науки и, возможно, для нашей цивилизации. И это объясняет, почему я считаю подчеркивание Куном существования такого вида науки очень важным. Я думаю, однако, что Кун ошибается, когда уверяет, что то, что он называет “нормальной наукой”, действительно нормально. Конечно, мне бы и в голову не пришло препираться по поводу термина. Но я хотел бы отметить, что немногие ученые, оставшиеся в истории науки, были “нормальными” — если вообще кто-то из них был таковым. Иными словами, я не согласен с Куном по вопросу как о некоторых исторических фактах, как и о том, что является характерным для науки. Возьмем, к примеру, Чарльза Дарвина перед публикацией “Происхождения видов”. Даже после этой публикации он был тем, кто может быть описан как “невольный революционер”, если воспользоваться превосходным обозначением Макса Планка профессором Пирсом Уильямсом; до этого он вообще вряд ли был революционером. В его описании “Путешествия на корабле Бигль” нет ничего похожего на сознательную революционную позицию. Но в нем полным-полно проблем; подлинных, новых и фундаментальных проблем и остро¬умных догадок — которые часто соперничают друг с другом — об их возможных разрешениях.
___Вряд ли возможна менее революционная наука, чем дескриптивная ботаника. И притом ботаник-дескриптивист постоянно сталкивается с подлинными и интересными проблемами: проблемами классификации, специфического размещения растений, проблемами дифференциации видов и подвидов, симбиоза, характерных заболеваний, устойчивости или плодовитости тех или иных видов и т.п. Многие из этих описательных проблем подталкивают ботаника к экспериментальному подходу; а это, в свою очередь, ведет к физиологии растений и таким образом к теоретической и экспериментальной (а не просто “описательной”) науке. Различные стадии этого подхода почти незаметно сливаются, и на каждой стадии возникают подлинные проблемы, а не только “головоломки”.
___Но, возможно, Кун называет “головоломкой” то, что я назвал бы “проблемой”, и, конечно, препираться по поводу слов нам не хотелось бы. Поэтому позвольте мне сказать нечто более общее о куновской типологии ученых. Я утверждаю, что между куновским “нормальным ученым” и его же “экстраординарным ученым” существует множество градаций, и это так и должно быть. Возьмем, к примеру, Больцмана: мало найдется более крупных ученых. Но его величие вряд ли состоит в том, что он совершил радикальную революцию, поскольку он, в значительной степени, был последователем Максвелла. Но он был настолько далек от “нормального ученого”, насколько это вообще возможно: он был храбрым бойцом, противостоящим господствую¬щей моде дня — моде, которая, кстати говоря, господствовала только на континенте и имела в то время немногих приверженцев в Англии.
___Я согласен, что куновская идея типологии ученых и периодов научного развития важна, но здесь требуется уточнение. Его схема “нормальных” периодов, в которые преобладает одна, управляющая всем, теория (“парадигма”, как он говорит), и за которыми следуют чрезвычайные, революционные периоды, кажется очень подходящей для астрономии. Но она не годится, например, для эволюции теории материи; или биологических наук, начиная, допустим, с Дарвина и Пастера. В частности, в связи с проблемой материи у нас есть, по крайней мере, три основных теории, соперничающие со времен антич¬ности: теории непрерывности (континуума), атомистические теории и теории, представляющие собой попытки соединения первых и вторых. Кроме того, некоторое время существовала махистская версия теории Беркли, утверждающая, что “материя” — метафизическое, а не научное понятие, что физической теории структуры материи не существует, и что феноменологическая теория теплоты должна стать единственной парадигмой для всех физических теорий. (Я употребляю здесь слово “парадигма” в смысле, несколько отличающемся от куновского: обозначая им не столько господствующую теорию, сколько исследовательскую программу — способ объяснения, который считается некоторыми учеными настолько удовлетворительным, что они требу¬ют, чтобы он был принят всеми).
___Хотя я считаю открытие Куном того, что он называет “нормальной наукой”, наиболее важным, я не согласен с тем, что история науки подтверждает его положение (существенное для его теории рациональной коммуникации), что “в норме” в каждой научной области существует одна преобладающая теория — “парадигма”, и что история науки представляет собой последовательную смену господствующих теорий, чередующихся с революционными периодами “экстраординарной” науки; периодами, которые он описывает так, как если бы коммуникация между учеными нарушалась из-за отсутствия господствующей теории.
___Такая картина истории науки расходится с моим представлением о фактах. Ибо, начиная с античности, существовала постоянная и плодотворнаяы дискуссия между основными теориями материи, которые соперничали друг с другом.
___В представленной здесь статье Кун, похоже, выдвигает тезис, согласно которому логика науки не представляет большого интереса для историка науки и не обладает объяснительной силой. Мне представляется, что этот тезис, исходящий из уст Куна, почти так же парадоксален, как тезис “Гипотез не измышляю”, провозглашенный в ньютоновской “Оптике”. Ибо, как Ньютон опирался на гипотезы, так и Кун использует логику — и не только в целях спора, но именно в том самом смысле, в каком я говорю о “логике исследования”. Однако, он использует логику исследования, которая в ряде пунктов разительно отличается от моей: куновская логика — это логика исторического релятивизма.
___
_________________________________________________
P.S.
___Уважаемый читатель!!! Уверен, что эта интересная информация будет очень полезна для Вас, избавив от множества проблем в повседневной жизни. В знак благодарности, прошу Вас поощрить скромного автора незначительной суммой денег.
___Конечно, Вы можете этого и не делать. В то же время подмечено, что в жизни есть баланс. Если сделать кому-то добро, то оно вернётся к Вам через определённое время в несколько большем количестве. А если сделать человеку зло, то оно возвращается в очень скором времени и значительно большим.
___Предлагаю сделать свой посильный вклад (сумму можно менять):
___
____________________________________________